ШПЕТ Густав Густавович (1879 – 1937) - российский психолог, философ, педагог, искусствовед. Ведущий представитель феноменологии, а впоследствии - герменевтики в России. Профессор (1918). В 1898 поступил учиться на физико-математический фак-т ун-та Св. Владимира в Киеве. В 1900 был исключен из ун-та за участие в революционной деятельности. После выхода из тюрьмы (1901) восстановился на историко-философский фак-т, где преподавал Г.И. Челпанов, принимал активное участие в работе его психологического семинара. После окончания ун-та (1905) преподавал в Российских частных гимназиях. После переезда Челпанова в Москву Ш., по его приглашению, также перебрался в Москву (1907), где преподавал на Высших женских курсах, затем в ун-те Шанявского (1909), а с 1910 - в Московском ун-те. В 1910-13 гг. был командирован в Германию для углубленного изучения философии, посещал лекции Э. Гуссерля в Геттингене. Работал в библиотеках Парижа, Берлина, Эдинбурга. После возвращения в Россию подготовил и в 1916 г. защитил дис.: "История как проблема логики" и был избран профессором женских курсов. С 1918 Ш. - профессор Московского ун-та (в 1921 отстранен от преподавания, также как Г.И. Челпанов и многие др. известные ученые, не придерживавшиеся марксистской ориентации). В 1919-1920 участвует в работе Московского лингвистического кружка Р.Я. Якобсона. В 1920 в МГУ он открывает кабинет этнической психологии. В 1921 - избран д. чл. Российской государственной академии художественных наук (ГАХН), где в 1923 возглавил философское отделение. С 1927 - вице-президент Академии. После закрытия Академии (1929) занимался переводами для издательства «Academia», в частности перевел «Феноменологию духа» Г.В.Ф. Гегеля (издана в 1959). В 1932 по приглашению К.С. Станиславского становится проректором Академии высшего актерского мастерства. В 1935 его арестовывают по обвинению в контрреволюционной деятельности и после недолгого заключения высылают сначала в Енисейск, а потом в Томск, где он был арестован вторично и по приговору тройки НКВД в 1937 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно (1956). В начальный период своей научной деятельности (время учебы и сотрудничества с Г.И. Челпановым) Ш. увлекался психологией, разделяя неокантианские установки своего учителя, но довольно скоро осознал неприемлемость для себя этой методологической позиции и его научный выбор остановился на феноменологии Э. Гуссерля. Однако уже в работе «Явление и смысл» (1914) обнаруживались предпосылки его последующего поворота к герменевтике и культурно-историческому анализу. Научные интересы Ш. были связаны как с собственно философскими проблемами познания и логики, так и с исследованием психологии "социального бытия". Этот подход предполагал анализ социально-исторических причин, обуславливающих развитие психики человека (в том числе его мышления и речи, его индивидуальных и национальных психических особенностей), а также исследование психологических основ культуры, особенно значимое для Ш. Он приходит к выводу, что исследование этих проблем может строиться на основе анализа языка. В принципе этот подход был не нов и предложен еще В. Гумбольдтом, А.А. Потебней, В. Вундтом. Однако Ш. вносит принципиально новые положения, рассматривая язык как один из важнейших методов изучения личности человека, его эмоций и социального окружения, его культуры. Преимущество языка перед логикой (также рассматриваемой им как метод познания) состоит в том, что язык не оставляет в стороне социальные причины, бытие людей, как это происходит с логикой, а потому и расширяет рамки познания, давая возможность понять не только внешнюю динамику, но и причины появления определенных событий, действий людей. Одной из центральных проблем в психологических исследованиях Ш. была проблема языка в его соотношении с мышлением, и, главным образом, самосознанием субъекта. Развивая тенденции, заложенные А.А. Потебней, Ш. приходил к выводу о необходимости анализа внутренней формы слова, так как именно она является тем главным механизмом, который лежит в основе присвоения и интериоризации культуры, т.е. в основе формирования сознания - как индивидуального, так и сознания народа. Исследование языка как одного из основных методов понимания психологии социального бытия и является стержнем книги Ш. "Внутренняя форма слова" (1927). Связывая затем понимание искусства с понятием внутренней формы, Ш. подчеркивал, что внутренняя форма художественного произведения является отражением приемов, методов, творческого пути художника. Она является источником знания, но знания субъективного, так как в нее вносятся жизненные идеалы, ценности данного творца. Поэтому внутренняя форма передает не абстрактное знание, но мировоззрение творца, которое вызывает соответствующие переживания у зрителей. Т.о. Ш. приходит к выводу, что сознание индивида носит культурно-исторический характер, важнейшим элементом которого является слово, открывающееся нам не только при восприятии предмета, но и, главным образом, при усвоении его в виде знака, интерпретация которого происходит индивидом в процесс социального общения. В работе "Введение в этническую психологию"(1927) Ш. доказывает, что ее предмет раскрывается через расшифровку и интерпретацию системы знаков, составляющих содержание коллективного сознания данной нации. Критикуя позицию В. Вундта, который полагал возможным исследовать психологию народа через изучение языка, мифов или религии, Ш. подчеркивал, что продукт культуры (например, язык или мифы) не являются сами по себе психологическими продуктами. Психологическая составляющая появляется благодаря субъективной их интерпретации, таким образом "культурное является объективно, но существующее сознательное и бессознательное отношение к нему, его со-значение, переживание его значения и является предметом психологии. Т.о. Ш. совершенно по-новому подходит к роли эмоций, считая их одним из важнейших инструментов в процессе присвоения культуры. При этом сами продукты культурного развития являются медиаторами в процессе социализации человека, регулируемого развитием типичных для данного этноса переживаниями, которые и составляют главные элементы национального самосознания. Исследование того, как определенный исторический факт или названное значение переживаются субъектом или этносом в данный конкретный момент помогает понять не только содержание национального сознания, но и саму историческую ситуацию, складывающуюся в данный момент в обществе. Подход, разрабатываемый Ш., открывал возможность развития не только для этнопсихологии. но и для социальной и индивидуальной психологии. Утверждая, что национальное самосознание является особым переживанием, в основе которого лежит "присвоение себе известных исторических и социальных событий и взаимоотношений и противопоставление их другим народам", Ш. подчеркивал его субъективность и изменчивость, объясняющие как динамику развития самого народа, так и его отношения к другим этносам. Фактически он одним из первых затронул проблему самоидентификации, причем, опять-таки совершенно по-новому сопоставив процессы национальной и индивидуальной идентификации. Ш. доказывал, что хотя национальная идентификация и не произвольна, но определяется той культурой, в которой воспитывался человек, языком и традициями, которые для него являются родными и близкими, однако не эти объективные связи, но субъективные переживания определяют процесс отнесения себя к конкретному этносу. И потому при возникновении отверженности субъект может "переменить" свой народ, "войти в состав и дух другого народа", однако этот процесс требует длительного и упорного труда и времени, так как в том случае, если происходит только внешнее усвоение нового языка, культуры или норм поведения, человек остается маргиналом, который отойдя от одного этноса не стал и чл. другого, потому что для полной идентификации себя с новым этносом необходимо эмоциональное принятие тех объективных элементов, который составляют содержание национального самосознания. Эти идеи Ш. находят отражение в современных работах, рассматривающих этапы социализации людей, перехода из одной культуры, одного народа в другой. Ш. считал язык не только основой национального самосознания, но и значимой образующей в развитии национальной науки. В книге "Очерк развития русской философии" (1922) он объясняет отставание отечественной психологии и философии и тем, что при принятии христианства Россия, в отличии от Западной Европы, приняла христианскую культуру не на языке оригинала - латинском, но на болгарском. Принятие определенного языка во многом определило, по мнению Ш., исторический путь развития России, явилось причиной того "невегласия", низкого образовательного уровня, которое повлияло на уровень развития отечественной науки. Он писал о том, что "не природная тупость русского, не отсутствие живых творческих сил, а исключительно невежество не позволяло русскому духу углубить в себе до всеобщего сознания европейскую философскую рефлексию". Социальными, историческими факторами объяснял Ш. и особенности отечественной интеллигенции, причем им было дано одно из самых блестящих описаний психологических причин образования феномена "русской интеллигенции". Несмотря на то, что Ш. не успел осуществить многие из своих научных замыслов, он явился заметной фигурой в отечественной психологии начала ХХ века. Основные его сочинения: «Память в экспериментальной психологии», 1905; «Проблема причинности у Юма и Канта», 1907; «Сознание и его собственник», 1916; «История как проблема логики. Критические и методологические исследования», ч.1, 1916; «Герменевтика и ее проблемы», 1918 (не опубликована); «Театр как искусство», 1922; «Введение в этническую психологию», вып. 1, 1927; «Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта», 1927; и др. Часть его трудов издана как «Сочинения», М., 1989.

Т.Д. Марцинковская